Время для жизни [СИ] - taramans

Да и хрен с ним, с «арийцем» этим! Так и подмывает показать ему язык и немного пофлиртовать с Кирой. Но… похоже, с этой девушкой флиртовать — себе дороже! Но… как же хороша!».

Еще раз обсудив план действий, проговорив, кто и чем занимается, гости — уехали. Косов старался не замечать взгляды девушек. Ни к чему это! Вон — у него Вера есть. Для блуда. А заводить серьезные отношения… глупость это! И уехать ему придется через год, а потом… и вовсе… Ни к чему!

А директора накрыл творческий зуд! Вот от кого избавиться будет сложно! Да и надо ли? Все же, если слова некоторых песен она помнит, а музыка? Напеть мотив сможет, а вот обработать, положить на ноты?

— Так… Илья! Ну вот что ты на меня наседаешь? Ничего я тебе пока не скажу! И знаешь, что? Я сегодня остаюсь в ночь, а утром убываю «творить», пока мой пегас не ускакал. Или там — муза не отказала во взаимности. Вот послезавтра, возможно, принесу чего-нибудь для обсуждения, лады? Да… и еще — я завтра с собой одну гитару возьму, ты не против? Обязуюсь вернуть в целости и сохранности!

— Бери! Но послезавтра жду от тебя какой-нибудь результат!

«О как! Однако у Ильи начали проклевываться нотки руководителя!».

Оставшись в клубе один, Иван побродил по улице, покуривая в задумчивости, затем попил чайку. В голове все перебирал варианты.

«Так… Что нам требуется? Нам требуются три, или четыре песни, которые «лабались» у нас в кабаках. Понятно, что никаких Высоцких, и уж тем более — Цоев быть не должно. Сейчас и здесь эти песни — просто не поймут. Там и мелодии, и ритмы — абсолютно другие. Так здесь не принято. Хотя… что-то из Высоцкого может вполне зайти. Ладно, это оставим на «потом». Что мы имеем? Сельский клуб, где все слушатели — деревенские жители. И даже приглашенные гости — в подавляющем большинстве, в недавнем прошлом — такие же деревенские! Поэтому что? Песни нам нужны… поближе к народным, и без «зауми» разной, философской. Без иносказаний и гипербол. Простые, мелодичные, легко воспринимаемые на слух нынешней публикой».

Вернувшись с перекура в клуб, он завалился на топчан, и принялся перебирать струны, пытаясь вспомнить что-то из своего прошлого. Благо, что он вырос в позднем СССР и эстрада в то время не убежала далеко от народа. Но и не опустилась до уровня «поющих трусов». Многие песни он помнил хорошо. Многие — хуже, так — пару куплетов, а то и только припев.

«Кабацкие» значит, но без хулиганства… Ага! А как там начинается «Мохнатый шмель»?

Перед глазами замаячил Никита-бесогон, со своими пышными усами, но, почему-то в мохнатом и округло-мягком желто-черно-полосатом костюме шмеля, с прозрачными пластиковыми крыльями за плечами. Почти сразу, после появления, Никита сменил умильно-сладострастное выражение лица, на крайне недовольное и уставился на Ивана, шевеля усищами.

«Недоволен значит наш всенародный режиссер! А что я? Украл что ли? Да эти стихи — вообще Киплинга, и перевод — не помню чей! И что Вы на меня так, гражданин Паратов, уставились? Сие творение Вам не принадлежит! И вообще — с таким именем-отчеством, Вам, уважаемый, надлежит быть лысым! Так что нечего здесь недовольство проявлять, а извольте отправиться в цирюльню, и чтобы назад явились с гладким как коленка черепом, розовым, как попка младенца! Выполнять!».

А вот про попку, наверное, зря… После убытия к месту выполнения задачи Михалкова, перед Иваном вдруг возникла Кира. И была она почему-то в спортивных стрингах и минималистичном лифчике, как на выступлениях бодибилдерш! Она прошлась перед Иваном как по подиуму, покрутила попой, потом исполнила тверк, и уселась на стул, перекинув ножку на ножку, как Шерон Стоун в известном фильме. Причем Иван четко понял, что стрингов на Кире уже нет, хотя ничего разглядеть меж ножек так и не смог!

«Викинг Барби» — почему-то всплыло в голове. Валькирия, блин!

Иван проснулся от собственного стона.

«Вот же, блядь! Приснилось что ли? Ну и сны у Вас, гражданин попаданец! Похоже — «крыша» начала течь! И вот что с этим делать — ни хрена не понятно!».

И в штанах… сплошное неудобство.

«Так и до поллюций недалеко!»

Косов поднялся и энергично размялся. В комнатушке было изрядно холодно, а за окном уже ощутимо светало.

«Поспал называется!»

Гитара лежала рядом с ним на топчане. Ну — хоть не уронил и не сломал, уже хорошо!

«Так… сейчас архи-важно, чтобы Верочка поутру пришла! А то… прямо и не знаю, что делать! Нет… так-то — знаю… но — как-то не комильфо!».

Иван кое-как смог дождаться утром Мироныча и Илью. За эти несколько часов, он несколько раз принимался делать зарядку. Делал долго, до седьмого пота! Потом пил чай. Потом — снова делал зарядку. Но в голове продолжала оставаться какая-то муть из обрывков образов Михалкова, Ларисы Гузеевой — «а Гузеева в молодости была — ого-го!», и постоянно наплывающем образе Киры, в костюме фитоняшки на выступлении!

Прихватив гитару, сумку, кивнув Миронычу, буркнув Илье — «все, пошел, пока вдохновение не ушло!», Иван рысью отправился на паром.

Уже дома, скинув одежду, он вышел в ограду и вновь, и вновь прогонял комплекс уже затверженных упражнений.

— Привет! А ты что, как оглашенный-то — все приседаешь да отжимаешься! Ты посмотри, пот как ручьем с тебя течет! Вот — бешенный какой, а!

«Ф-у-у-х-х… пришла! Ох — хорошо-то как!»

— Ты не представляешь, Верочка, как я по тебе соскучился! Просто — не представляешь!

— Ну тихо, тихо… Вот дурачок-то где! Ну… давай я тебя обмою, иди сюда, к бочке, — Вера тихо засмеялась и нагнув его к бочке с водой, принялась обмывать водой, — а горячий-то какой! Прямо пышет жаром от тебя! Ты не заболел ли, Ванюшка?

От ее рук его еще больше кинуло в жар:

— Это я от тебя заболел, Верочка! Ну давай, не томи, пошли в дом… уже терпеть невмочь!

Женщина тихо засмеялась и пошла в дом.

— Ну ты что? Ты что? Ты же мокрый весь, сейчас и меня всю замочишь! Ну погоди, дай раздеться-то! — Вера, тихонько смеясь, пыталась отпихнуть его от себя.

— О-о-о-х-х-х… Ваня… что же ты делаешь… ох… Еще, еще… ох, не могу… ну — не торопись ты так… а-а-а-а-х-х-х…

В этот раз он умучил женщину до невозможности.

Через пару часов она, лежа на мокрых и сбитых в ком простынях, на скинутом на пол матрасе, все не могла отдышаться:

— Ты что же…